Румынская повесть 20-х — 30-х годов - Генриэтта Ивонна Сталь
Вскоре на востоке показались вершины Княгининых камней и Рарэу. Сама она их никогда не видала, но по описанию узнала сразу. С этого студеного нагорья спустились отары, купленные мужем.
Они въехали в Ватра Дорней. Витория спросила у купца, выставившего на улицу кожевенный и скобяной товар, про базарную улицу. Тот взмахом руки указал вправо. Женщина поворотила туда коня, пристально глядя перед собой потемневшим взором.
По пути увидели заезжий двор, сделали привал. Заперев поклажу в каморе, не стали ни закусывать, ни отдыхать. По совету хозяина поспешили в контору, где застали старика чиновника в шапке. Судя по речи, он был из немцев.
— Добро пожалуйт, — сказал он. — Я могу вам что-нибудь служить?
— Сделай милость, господин хороший, — заговорила горянка, чувствуя, как неистово стучит сердце и мутнеет взор, — загляни в свои книжки и скажи про овечьи торги прошлой осенью.
— Можно. За это много денег не надо.
— Заплатим сколько положено. Пославший меня купец посоветовал выставить тебе кружку пива.
— Раз он так сказал, то хорошо. Поищем сначала. В какой месяц?
— В ноябре месяце.
— Ага, есть. В ноябрь месяц в первое воскресенье Георге Адамаки и Василе Урсаки продали триста овец Некифору Липану.
Витория не удержалась, вскрикнула:
— Оно самое!
Часто дыша, она расширенными глазами смотрела на чиновника.
— Скажить, пожалуй, что это есть? — озабоченно спросил он.
— Ничего такого. Некифор Липан — мой муж.
— Очень хорошо. Этого бояться не надо. И пожалуйста, ничего не надо платить, — добавил он, отстраняя от себя деньги. — Я тогда пил магарыч — и хватит. Это были самые большие торги у нас. Ваш муж пришел, договорились, достал деньги и заплатил, потом попросил справку. Были и другие покупатели, но овец больше не оказалось. Два достойных покупатель очень огорчильсь и просиль его уступить часть овец. Он угостил и их и сказал, что часть покупки может отдать. Договорились купить сто голов. Переплатили немного, ваш муж — человек очень щедрый. Понравился он мне — мы даже подрушильсь. Скажить, пожалуй, почему вы плакать?
Витория опустилась на какой-то низкий сундучок и, зажав лоб ладонями, горько всхлипывала.
— Прошу вас, — сказал старик, — садись, пожалуй, на стул.
Она в отчаянии качала головой, в знак того, что не в силах сдвинуться с места.
— Скажить, пожалуй, что случилось?
Она тут же поведала старику обо всем. Говорила торопливо, вытирая глаза рукавами кожушка. После этой покупки Липан не воротился более домой, не подал ни единого знака о себе.
— Это есть невозможно.
— Возможно. Затем я и приехала сюда, чтобы отыскать его след.
— Тут есть такое, что я совсем понять не могу. Я тоже был тут при этом. Они отделиль сто овец. Люди Адамаки и Урсаки погнали их вниз на зимние пастбища вместе с ослами и псами. А когда пыль была далеко, уже в низине, они тоже сели на коней и поехали следом.
— Кто?
— Мой друг Липан и те двое, о которых я говорил.
— Что за люди? Откуда? Кто они?
— Этого я не знаю. Они сами договориль между собой. Видно, знакомые давно. И музыканты им играли, они пили, обнимались, потом поехали вслед за отарами. Я сказал ему: «Сервус, до свидания». И правда, с тех пор я тоже не видел его.
Старик погладил пальцем коротко остриженный ус, тыльной стороной прошелся по чисто выбритому подбородку и поднял глаза к потолку, словно ища ответа на свое недоумение. Но там висела только лампа с закопченным стеклом.
— Это есть очень странно, — проговорил он, качая головой. — И он домой не приехал?
Витория пожала плечами, оскорбленная вопросом.
— А может, он на зимних пастбищах?
— А почему же не написал мне ничего? Почему ни весточки от него нет? — крикнула в досаде горянка.
— А я откуда могу знать? — сказал немец, поднимая кверху ладони. — Я ни в чем не виноватый. Я так думать, что, если с ним ничего плохого не случилось, он сам приедет домой.
Витория выпучила злые глаза.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Если с ним не случилось ничего плохого, — тише повторил старик.
Георгицэ понимал, куда клонит чиновник. Ему показалось было, что мать не понимает. Но он не посмел вмешаться и объяснить. Искоса взглянув на нее, он понял, что она уже давно обо всем догадывается. И не только догадывается, но и знает точно, как все было. Оттого-то они и находятся тут, в Ватра Дорней.
— Что же теперь можно сделать? — беспомощно спросил чиновник.
Сжимая ладонями виски, Витория покачивалась из стороны в сторону. Глаза у нее были закрыты. Потом она открыла их и оглянулась. И старик с удивлением заметил, что она улыбается. Он не мог понять, что она задумала.
— Теперь, — объяснила она ему, — я поеду по следам овец. Говоришь, они спустились в низину?
— Точно.
— Вниз, к зимним кошарам?
— Точно. Как я понял, они поехали берегом Нягры.
— Верю, бог надоумит, поможет напасть на след.
— Вот именно, гм… — произнес старик и остался один, все более изумляясь словам удивительной гостьи.
XI
На возвратном пути погода испортилась. Ветер переменился, потянул с севера. Оттепели как не бывало. Свет померк, все застлала мгла. Путники молча скакали под стремительно наплывавшими жидкими облаками, чувствуя спиной холодное дыхание ветра. Местность невозможно было узнать, точно ехали по первому разу. А ведь побывали тут только вчера.
Кони, подкованные дедом Прикопом, звонко цокали копытами по стылым комьям грязи. Дороги и стежки были безлюдны. Тщетно соблазняли путников шинки. В окнах пестрели разноцветные бутылки с надетыми на горло бубликами. На всем, однако, лежала печать запустения. Скоро этому придет конец: солнце совсем одолеет стужу.
Все замерло будто в ожидании. А как только потекут опять с гор потоки, то принесут они и новую весть. Так понимала Витория смысл этих изменений.
На окраине последнего села в Дорнах, куда они въехали, стояла, как водится, корчма. Путники спешились и оставили коней, не привязав их и не задав корма.
Из-за решетчатой стойки поднялась навстречу женщина, с трудом подавляя зевоту. Витория заказала бутылку вина и три стакана. Корчмарша поставила на стол бутылку, два стакана, потом прибавила третий. Поговорили немного о погоде, о кормах для скота. Хозяйка заведения, хотя и клонило ее в сон, оставалась все же корчмаршей, и притом женщиной, и потому не преминула задать обычные вопросы.
— А вы-то откуда путь держите?
— Мы едем из Ватра Дорней.
— И куда
